Блестящий снег, ледяные торосы, низко висящее солнце. Иссиня-белая студеная пустыня, лишь на краю горизонта угадываются темные очертания скал. И в центре полярной композиции давешние фигуры-обрубки мерно раскачиваются в танце под предводительством шамана. У шамана в одной руке бубен, в другой каменная палица, которой он со всей силы колотит свой гремучий инструмент. Шаман стучит все яростней, фигуры движутся все быстрее... И, наконец, их единение достигает апогея - и шаман взмывает в небо. Его фигура растет, и почти закрывает собою солнце, удары бубна сыпятся как раскаты грома. Объятая животным ужасом, бежит группка людей. Кто они - полярники, геологи, нефтяники - непонятно. Видно лишь, как человек пять-семь, одетых в какие-то очень навороченные пуховики и прочую теплую аммуницию, побросали на снег свою технику и оборудовние, и бегут со всех ног к океану, где надеются найти спасение. Диана чувствует все - их дикий ужас, и нечеловеческий, запредельный восторг коричневых созданий...
К счастью, Фонина проворность за время работы в «Управлении «Ч» заметно усовершенствовалась. Едва заслышав вопль Скалкиной, он бросил рюкзак и двумя прыжками подскочил к ней. Потом рванул свой рукав вверх с такой энергией, что в нем (рукаве) даже лопнула резинка. Обнажившееся запястье с вытатуированным на нем круглым значком оказалось против глаз Дианы. И она медленно начала приходить в себя…
- Что это? - для чего-то первым делом спросила Диана про символ на руке.
- Колокрыж. Или кельтский крест. Знак пассивной защиты, - как бы нехотя, отвечал Фоня.
- Я не люблю символами пользоваться. Волховством попахивает. А я человек православный. Но если надо...
- Скажи мне, кудесник, что это было? Шаман... Геологи... Северный полюс...
Фоня слушал профессионально внимательно. А затем как честный человек признался, что раньше ничего подобного не слышал, анчутки в небо никогда не взлетали, на полярников не нападали. И что все это надо бы обдумать. В Управлении.
В Управлении, как всегда после опасных ситуаций, Скалкину постиг отходняк. Ее зубы стучали о кружку. Руки ходили ходуном, да и всю ее бил колотун. Мысли плясали, сердце екало, а где-то в самой середке организма загадочная субстанция, которую еще называют душой, совершала малоприятные кульбиты. Недюжинными усилием приведя фибры в относительный порядок и допив чай, она сфокусировалась на виноватой физиономии Мальцева.
- Так что, Мальцев, вы поняли, что я такое видела. И почему?
Фоня отрицательно помотал головой. Да еще и добавил, что надо, мол, будет с Ягой посоветоваться, чем вовсе настроил Диану на скептический лад.
- Так все это было безопасно?! Это вы говорили «анчутки совершенно безопасны»!!! - докапывалась она до Афанасия.
- Простите меня, Диана! Мне и самому непонятно, откуда такой эффект. Север, полярники какие-то… Не понимаю!
Диана просто на стуле подскочила.
- НЕ ПОНИМАЕТ! Он не понимает! Да это я ни черта понять не могу, во что ввязалась. Вот что, давайте-ка по порядку. Откуда вы узнали, что там эта… ваша… как ее… манифестация?
- От Степаныча. Степаныч работает с УФМСом. Они ему говорят, когда будут крупные рейды. И там всегда порядка 10-15 процентов анчуток набирается.
- Допустим. Почему вы таскаете туда еду и одежду, да еще и Рифата какого-то приплели?
- Затем, что я уже сказал – чтоб брали. Они и так не всегда берут. И детские вещи вообще не берут никогда. Вроде, боятся, что чужой сглазит.
- Да не интересует меня техника процесса, - процедила Скалкина. – Кто вас вообще просит все это таскать?
- Знаете что, Диана, это мое личное дело.
Скалкина взглянула на Фоню искоса, потом исподлобья, затем прямо в глаза. Неискушенный в психических атаках Мальцев сдался без боя.
- Ну, хорошо,- выдохнул он. – Я им помогаю, потому что я москвич.
- Да ну? Не может этого быть! - развеселилась Диана.
- Я живу в городе, в котором с недавних пор процветает рабский труд. И все делают вид, что так и надо!
- Ой, ну не надо, - поморщилась Скалкина. – С детства не люблю, когда мне проповеди читают.
- С детства, говорите? Вполне возможно, что ненависть к высокопарным словам и у меня оттуда же, из детства. Из пионерского. Но вот когда я рос, Диана, в Москве дворниками работали тоже не русские, татары чаще всего. А в обувных будках сидели ассирийцы. Последнюю такую будку на углу Сретенского бульвара и улицы Мархлевского
еще в конце 80-х помню – там продавались лучше в округе шнурки. Но никому,- слышите, никому не приходило тогда в голову отнимать у этих людей заработанные ими деньги, платить им три копейки за труд, селить толпами в подвалах…
- Ну, Москва теперь другая. Жестокий город, - спокойно проговорила Скалкина.
Фоня уставился на оппонентшу с некоторым вызовом.
- Нет! – вдруг почти заорал он. – ЭТО не Москва! А дрянь какая-то! И такой она не была, никогда! Зачем говорите, когда не знаете! Со мной же в школе учились Рафик и Абдулла, сыновья нашего дворника. И они жили в нашем доме. Да, мы дрались там, всякое бывало. Но никогда потому, что у них папа дворник, а у меня профессор. И уж точно никогда потому, что они татары!...
Мальцев покраснел и задышал так, будто только что пробежал стометровку. Скалкина попыталась его урезонить, но куда там – Фоню несло.
- А знаете что самое отвратительное?! Дети!!!
- Да вроде, наоборот, цветы жизни, - напомнила Диана.
- Не то! – вопил растерявший остатки юмора Мальцев. – Дети растут в городе, где рабство - норма! Дети воспринимают реальность пассивно и некритично. Какими они вырастут? Господи, XXI век, а у нас тут рабы вкалывают! Да так, что рядом с этим бледнеют негры на плантациях…
Сморозив такое, и тоже ничего не заметив, Мальцев продолжил на тон ниже, но может, даже горше прежнего.
- И снова для детей двойная мораль. В школе им будут рассказывать об идеалах гуманизма, а выйдут на улицу, там таджик с лопатой. Как существо даже не второго – третьего сорта!...
- Слушайте, Фоня, - обманчиво мягко, как докторша к ребенку, обратилась к нему Диана. – Их же сюда никто не звал. Они едут очень часто в нарушение законодательства. А потом, есть же интересы государства, есть трудовая преференция. Прежде всего, трудоустраивать граждан РФ. Потом из дружественных нам республик, казахов и белорусов. Киргизов, узбеков уже так-сяк. А вот Таджикистан с Молдовой, извините, нам не друзья. Не говоря уже об Украине...
- Можно подумать, государству вообще есть дело до мигрантов. И у нас есть государственная миграционная политика! – зафыркал Фоня. – Окстись, Диана! Есть только система, построенная по образцу «наказать» и «не пущать», лагерная система. И коррупционная…
Время уверенно клонилось к полуночи. Засидевшийся до неприличия на работе майор Иванов шел в кабинет, чтобы надеть пальто и уйти домой, спать. Уже на подступах он услыхал неясный рокот, который вскоре разложился на два голоса. Это орали друг на друга Афанасий и Диана. «Даже при царе было Императорское Человеколюбивое общество! И Дома трудолюбия – самый большой вон там, в Большом Харитоньевском.
И общество «Московский муравейник»! И «Биржа труда» на деньги Морозовых!» - солировал Мальцев. «Да какие дома, ты хоть представляешь, сколько их нужно! И какой там будет темный ужас», - надрывалась Скалкина. «Ну пусть будет при Управах хотя бы по одному. При мечетях пусть строят! Нельзя же так, как сейчас, нельзя. Мы же люди…» Майор покрутил головой и издал хекающий смешок в духе красноармейца Сухова. «Вопросы есть? Вопросов нет. Эти сработаются», - сказал сам себе Иванов.