С того безумного дня в конце января, когда Диана Сталкина прибыла в "Управление "Ч", минул месяц. За это время она слегка пообвыклась. Немного освоилась, например, с манерой разговора Мальцева, который прежде чем приступить к активным действиям, любит по полчаса молоть чушь. Ну, например: "Я не понимаю, куда смотрели советологи!", - с утра-то пораньше. В качестве реакции и Диана, и майор, разумеется, смотрят вопросительно. Что, надо думать, только подстегивает любимого Фониного конька. "Десятилетиями они искали у нас слабое место», - вибрирует Мальцев. «А оно в чем...", - Фоня делает театральную паузу. «В чем?» - устало спрашивает Иванов. «В идеологии!» - как бутуз, получивший любимую игрушку, искрится радостью Фоня. «Ясен пень, в идеологии, потому все и развалилось», - бурчит майор.
«Нет, я не об этом. Я говорю о той идеологии, что заложена в самой сути нашего народа, да и остальных славян тоже, что бы они там не думали. О рае и аде»… Скалкина с Ивановым переглядываются, Скалкина закатывает глаза. «Только у нас понятия рая и ада идеологичны. Это не только царствия, где души по заслугам обретают вечное блаженство, или мученья. Притом всегда и везде рай понимается как податие всех благ, в некоторых случаях даже столь специфичных как эротические в военно-поевых условиях, - это я про Вальгалу, конечно, говорю . Как царствие истины – в христианстве. Про ад вообще молчу – вечные мучения трактуются расплывчато, а если и конкретно, тем хуже, - не принимать же всерьез чертей со сковородками. А что у славян? Очень четко – рай есть Правь, царство справедливости. Правь, потому что все там живут по Правде. А в Нави, наоборот, по Кривде, и потому это место адское»… «Аццкое местечко» - заключила Скалкина. А майор вроде бы даже заинтересовался.
«Это мы все в аду, что ль живем?» - подрасстроился Петр Сидорович, и уставился в чашку, будто там, среди спитых чаинок, таится ответ на каверзы бытия. «Да нет» - семантически уклончиво отвечал Фоня. «Мы живем в Яви, где оба мира, Правь и Навь, смешаны. Но они существуют и по отдельности. Бескрайние просторы Нави раскинулись либо под землей, либо даже на земле, но, выражаясь фантастическим языком, в ином измерении. Там же находится Пекло. Семь небес Прави, понятно, в небе, и там же райский Ирийский сад, или страна Беловодье. Ну, с молочными реками, кисельными берегами, райскими цветами, птицами и так далее. Кроме того, райские места существовали и на земле. Это известный всем по сказкам остров Буян, или Макарийский. И страна Березань. Но где они, никто не знает…»
«А про Пекло, значит, точно известно, что на земле. Или под землей», - поддела доморощенного философа Диана.
«Да все потому, моя дорогая, что воспарить еще мало кому удавалось. А долу пасть - как нефиг делать», - жизнеутверждающе вступил в разговор вновь прибывший Соломон Изральевич. И все ему очень обрадовались. Диана потому, что после реплик Соломона Мальцев частенько зависает, а значит замолкает, и надолго. Фоня уже весь выговорился. А майор смог, наконец, приступить к совещанию, которое назначил на 10 утра.
«Значит, так…» - развернул ежедневник Иванов. «Тьфу ты!» - перебил он себя сам. «А при чем тут, Фоня, советологи?» «Потому что веру во что угодно, а тем более в справедливость, всегда можно использовать против верящего. Тем более в отношениях между народом и властью, где никакой справедливости не бывает. Тем более, при вечном правдоискательстве и абсолютном небрежении законом». «Такая максима!» - улыбнулся Соломон Изральевич. «А с властью - не согласен! Это Дьявол Никки еще писал, что во власти справедливость есть, но только в определенных обстоятельствах»… «Э-э… Давайте начинать», - призвал всех к порядку майор, и не удержался от короткого взгляда на портрет над своим столом. Портрет по-прежнему обаятельно улыбался, будто ничего не слышал. «Ну, перейдем к нашим делам. Фоня, что в разработке?»
- Боли-бошки. Снова расплодились, теперь даже больше на окраинах. Веду бошку по имени Никодим Евгеньевич на Щелковской. 13 Парковая улица, что характерно.
- На уничтожение? – веско полуспросил-полуприказал начальник.
- Ну… Чел… то есть, мора, я хочу сказать, все-таки пожилой… Надеюсь выгнать обратно в лес без права прописки, - виновато заблеял Афанасий.
- Понятно. Ну, это мы еще обсудим. Так, Диана?
- Летавица, - коротко отрапортовала Скалкина. – В фирму ее внедрилась уже, и мы там почти подружки. Пора подсадку подключать.
- А ты уверена, что… - не стал продолжать майор.
- Очень похоже, - заверила его Диана. – А если нет, от нее же не убудет.
- Ну, хорошо. Давайте-ка поднажмем, ребята. А то всего две ликвидации за месяц для морквы всея Москвы смешная цифра. Не говоря уже про… - майор выразительно ткнул пальцем вверх, потом поправился, и сменил градиент. – Совещание закончено.
Фоня тут же закопался в книжках. Диана крутанулась на кресле к своему столу, который ей с большим напрягом выбили у жуткого кладовщика, и невольно пустилась в воспоминания. Не считая анчуток, чье «низведение» ей и сейчас еще снится в кошмарах, их было действительно два. Жердяй и Босорка.
Жердяй, длинный и тощий дух-шатун, был прямым производным человеческого одиночества.
Когда-то он шатался по деревням, где жило много вдовиц, бобылей и бобылок. Завывал по ветру, стучал ставнями, мел длинными космами по крышам, сычом ухал в трубы. В местностях, где концентрация разобщенности и сиротливости среди населения была по каким-то причинам особенно завышенной, он набирался наглости, и в самые темные ночи заглядывал в окна. Вдовы пугались, старые девы открещивались, прочие думали, что Жердяй им снится.
Жердяй, который в ходе оперативных мероприятий все-таки показался Диане и Афанасию, был ростом со средний особнячок. Пятиметровый морок мог легко заглядывать в окна невысоких этажей. Он был и жалок, и страшен: запавшие глаза на худющем лице, бородища до колен и такой же длины свисающие сосульками волосы. Костистый, мосластый, непропорционально длинный, босой, в драном рубище. Такое пугало могло бы серьезно переполошить город, если бы не ночные огни и реклама, из-за которых все намеренья Жердяя постоянно терпели крах. Он заглядывал в окна, выл и стращал, а его практически никто не видел… Тогда привидение решило действовать иначе. Терпеливо и последовательно оно напитывалось отчаянием одиноких сердец, всегда обостряющимся под праздники. Под прошлый Новый год Жердяй раздухарился, и помял машину, в которой отдыхала влюбленная парочка. Инцидент списали на ревность кого-то из супругов сторон. В мае, под Воробьиную ночь, малость побился головой о стены дома, отчего тот пошел трещинами так, что людей пришлось отселять. Списали на плохую работу ДЭЗа. В июле так топал и шатался, что спровоцировал сразу в двух местах обрушение почвы. Тут-то Жердяй и попал в поле зрения Афанасия, которому как-то доводилось читать о массовых провалах почвы в городе Ибинь китайской провинции Сычуань, где, согласно статистике, на девять девчонок по-прежнему десять ребят...
«Нет, я не об этом. Я говорю о той идеологии, что заложена в самой сути нашего народа, да и остальных славян тоже, что бы они там не думали. О рае и аде»… Скалкина с Ивановым переглядываются, Скалкина закатывает глаза. «Только у нас понятия рая и ада идеологичны. Это не только царствия, где души по заслугам обретают вечное блаженство, или мученья. Притом всегда и везде рай понимается как податие всех благ, в некоторых случаях даже столь специфичных как эротические в военно-поевых условиях, - это я про Вальгалу, конечно, говорю . Как царствие истины – в христианстве. Про ад вообще молчу – вечные мучения трактуются расплывчато, а если и конкретно, тем хуже, - не принимать же всерьез чертей со сковородками. А что у славян? Очень четко – рай есть Правь, царство справедливости. Правь, потому что все там живут по Правде. А в Нави, наоборот, по Кривде, и потому это место адское»… «Аццкое местечко» - заключила Скалкина. А майор вроде бы даже заинтересовался.
«Это мы все в аду, что ль живем?» - подрасстроился Петр Сидорович, и уставился в чашку, будто там, среди спитых чаинок, таится ответ на каверзы бытия. «Да нет» - семантически уклончиво отвечал Фоня. «Мы живем в Яви, где оба мира, Правь и Навь, смешаны. Но они существуют и по отдельности. Бескрайние просторы Нави раскинулись либо под землей, либо даже на земле, но, выражаясь фантастическим языком, в ином измерении. Там же находится Пекло. Семь небес Прави, понятно, в небе, и там же райский Ирийский сад, или страна Беловодье. Ну, с молочными реками, кисельными берегами, райскими цветами, птицами и так далее. Кроме того, райские места существовали и на земле. Это известный всем по сказкам остров Буян, или Макарийский. И страна Березань. Но где они, никто не знает…»
«А про Пекло, значит, точно известно, что на земле. Или под землей», - поддела доморощенного философа Диана.
«Да все потому, моя дорогая, что воспарить еще мало кому удавалось. А долу пасть - как нефиг делать», - жизнеутверждающе вступил в разговор вновь прибывший Соломон Изральевич. И все ему очень обрадовались. Диана потому, что после реплик Соломона Мальцев частенько зависает, а значит замолкает, и надолго. Фоня уже весь выговорился. А майор смог, наконец, приступить к совещанию, которое назначил на 10 утра.
«Значит, так…» - развернул ежедневник Иванов. «Тьфу ты!» - перебил он себя сам. «А при чем тут, Фоня, советологи?» «Потому что веру во что угодно, а тем более в справедливость, всегда можно использовать против верящего. Тем более в отношениях между народом и властью, где никакой справедливости не бывает. Тем более, при вечном правдоискательстве и абсолютном небрежении законом». «Такая максима!» - улыбнулся Соломон Изральевич. «А с властью - не согласен! Это Дьявол Никки еще писал, что во власти справедливость есть, но только в определенных обстоятельствах»… «Э-э… Давайте начинать», - призвал всех к порядку майор, и не удержался от короткого взгляда на портрет над своим столом. Портрет по-прежнему обаятельно улыбался, будто ничего не слышал. «Ну, перейдем к нашим делам. Фоня, что в разработке?»
- Боли-бошки. Снова расплодились, теперь даже больше на окраинах. Веду бошку по имени Никодим Евгеньевич на Щелковской. 13 Парковая улица, что характерно.
- На уничтожение? – веско полуспросил-полуприказал начальник.
- Ну… Чел… то есть, мора, я хочу сказать, все-таки пожилой… Надеюсь выгнать обратно в лес без права прописки, - виновато заблеял Афанасий.
- Понятно. Ну, это мы еще обсудим. Так, Диана?
- Летавица, - коротко отрапортовала Скалкина. – В фирму ее внедрилась уже, и мы там почти подружки. Пора подсадку подключать.
- А ты уверена, что… - не стал продолжать майор.
- Очень похоже, - заверила его Диана. – А если нет, от нее же не убудет.
- Ну, хорошо. Давайте-ка поднажмем, ребята. А то всего две ликвидации за месяц для морквы всея Москвы смешная цифра. Не говоря уже про… - майор выразительно ткнул пальцем вверх, потом поправился, и сменил градиент. – Совещание закончено.
Фоня тут же закопался в книжках. Диана крутанулась на кресле к своему столу, который ей с большим напрягом выбили у жуткого кладовщика, и невольно пустилась в воспоминания. Не считая анчуток, чье «низведение» ей и сейчас еще снится в кошмарах, их было действительно два. Жердяй и Босорка.
Жердяй, длинный и тощий дух-шатун, был прямым производным человеческого одиночества.
Когда-то он шатался по деревням, где жило много вдовиц, бобылей и бобылок. Завывал по ветру, стучал ставнями, мел длинными космами по крышам, сычом ухал в трубы. В местностях, где концентрация разобщенности и сиротливости среди населения была по каким-то причинам особенно завышенной, он набирался наглости, и в самые темные ночи заглядывал в окна. Вдовы пугались, старые девы открещивались, прочие думали, что Жердяй им снится.
Жердяй, который в ходе оперативных мероприятий все-таки показался Диане и Афанасию, был ростом со средний особнячок. Пятиметровый морок мог легко заглядывать в окна невысоких этажей. Он был и жалок, и страшен: запавшие глаза на худющем лице, бородища до колен и такой же длины свисающие сосульками волосы. Костистый, мосластый, непропорционально длинный, босой, в драном рубище. Такое пугало могло бы серьезно переполошить город, если бы не ночные огни и реклама, из-за которых все намеренья Жердяя постоянно терпели крах. Он заглядывал в окна, выл и стращал, а его практически никто не видел… Тогда привидение решило действовать иначе. Терпеливо и последовательно оно напитывалось отчаянием одиноких сердец, всегда обостряющимся под праздники. Под прошлый Новый год Жердяй раздухарился, и помял машину, в которой отдыхала влюбленная парочка. Инцидент списали на ревность кого-то из супругов сторон. В мае, под Воробьиную ночь, малость побился головой о стены дома, отчего тот пошел трещинами так, что людей пришлось отселять. Списали на плохую работу ДЭЗа. В июле так топал и шатался, что спровоцировал сразу в двух местах обрушение почвы. Тут-то Жердяй и попал в поле зрения Афанасия, которому как-то доводилось читать о массовых провалах почвы в городе Ибинь китайской провинции Сычуань, где, согласно статистике, на девять девчонок по-прежнему десять ребят...